Андрей Туркин
Юлию Гуголеву
Моя тоска была остра, Как языки костра. Китайской казнью прорастал Меня животный страх. И, познавая сердцем боль, Я головой поник. И падала сухая моль Ко мне за воротник. А птицы чирк по небу, чирк! Как будто спички. И, как горит метеорит, Сгорали птички. А птицы вжик по небу, вжик! Как будто пули. Когда нам дали эту жизнь, Нас обманули.
Что-то сверкнуло над нами! Что-то сверкнуло, чему б это быть?! С острым концом и двумя сторонами, Что-то сверкнуло, и нет его — ыть!
Она ломала коржик! Но коржик не ломался! Тогда столовый ножик! Ей на глаза попался!
Она схватила ножик! Поставила на коржик! На ножик надавила! И коржик разломила!
О, как мне дорог центр города, Где Долгорукого рука Как будто ищет Маркса бороду, Но не найдет ее, пока За ним следят глаза Дзержинского, Дома пронзая, как врага. И тщетно ищет исполинского Коня послать его нога!
Купил я Ленина карманного, И, как читал его, читал, Из парня злобного и странного Простым и добрым парнем стал.
Из параноика презренного Я тихим стал, что мышь твоя, Когда куплю его толстенного, Каким-то парнем стану я?
Слабая, словно больное растение, Меж деревами тугими, ветвистыми Шла комсомолка по лесу весеннему И повстречалась в лесу с коммунистами.
Время прошло, а на месте их встречи Бьет чудотворный, целебный родник. В знак чистоты, совершенства сердечного Здесь, на советской земле, он возник!
Посмотришь на небо — там звезды одне. Мне солнце на небе напомнят оне,
Кому-то напомнят оне, может быть, С разорванной ниткой жемчужную нить,
Кому-нибудь срез дорогой колбасы, Песочные кто-нибудь вспомнит часы,
И даже стакан представляется мне, Но взглянешь на небо — там звезды одне!